Муж проглотил горькую слюну и попытался разлепить губы. Ма заметила жест и приблизила ухо.

— Буря! Надо прятаться, — прошептал Талавир и закашлялся.

— Я должен найти сына.

Ма с тревогой посмотрела на все крепчавший ветерок. Уже через мгновение он превратился в месиво из воздуха и хлама.

— Черт! Туда! — воскликнула она, надела респиратор и потащила за собой Талавира.

Он почти ничего не видел. Песок раздирал кожу, забивал глаза и ноздри.

Талавир чувствовал, как ослабевает походка Ма. Ветер сбивал с ног. Талавир спустил обожженную руку и обхватил женщину за плечи. Теперь он ее вел. Едва заметно, как кашель старика, из пылевого водоворота раздался лай копья. Они уперлись в обвязанную цветными нитями дверь. Погремушки звенели, как бешеные.

— Там же подвал? — закричал Талавир в ответ на встревоженный взгляд

Ма. Она не хотела заходить в ритуальный погреб. — У нас нет других вариантов.

Врач кивнула, достала нож и перерезала ленты. Потом схватилась за ручку и потащила. Талавир просунул в щель плечо. Его зажало, как клешнями. Ветер стал. Талавир почувствовал, как трещат его кости. Свободной рукой он схватил женщину, затащил в подвал и шлепнулся на лестницу. Перед тем, как захлопнулась дверь, в щель проскользнул копок. Ма бросила тяжелый засов и достала

из сумки палочку с грибом, чтобы осветить путь. Талавир отдышался, вдохнул застоявшийся воздух и, держась за стену, начал спускаться. Ма пошла следом. Копек остался у двери. Талавир попытался его позвать, животное завизжало и не сдвинулось с места.

Кладка в коридоре и сводчатая комната свидетельствовали о том, что подвал был очень старый. Поверхности покрывали надписи и изображения бога Вспышек. Они были выцарапаны на глине или нарисованы кной. Всю противоположную стену занимало огромное изображение Девы. На раздутом животе был нарисован человечек.

От рук, ног и головы отходили лучи. Этого изображения не было в бревне

Мамая. — Что?

— Рождение Бога Вспышек. Так говорят. Сюда запрещено заходить, кроме определенных дней.

Ма отцепила и сбросила на пол тяжелую поясную сумку и принялась быстро сбивать с себя пыль. Потом то же сделала с Талавиром. Ее руки коснулись его плеч, спины, прошлись ногами. Она делала это умело, как сотни раз до того, не различая тех, кому помогает, на полу, и одновременно

Талавир почувствовал странное возбуждение, словно она хотела не просто предотвратить свирепое заражение, а изучить его тело.

— Каких дней? — он тяжело сел у ее сумки.

— Когда кто-нибудь рождается или поселяется в Ак-Шеих, здесь пишут его

имя. — Ма показала на стену с двумя относительно свежими надписями. Талавир прочитал "Ма", а чуть ниже "Бекир". Они были последними, кто нашел дом в

Ак-Шеих.

Ма заметила его обожженные руки и начала копаться в сумке. Наверху гудело так, что Талавир чувствовал дрожь каменных стен. Дверь вздрагивала, скрипела, иногда тонко подвывала копок.

— Может, позвать его сюда?

— Он не уйдет. Боится этого места. — Ма достала из сумки банку и открутила крышку.

Подвалом разнеслась противная вонь. Пальцем зачерпнула смазку и коснулась ожогов на ладони Талавира. Она хотела казаться спокойной, но ее лицо было бледным и напряженным.

— Ты знаешь, что с моим сыном?

— На юрту Азиза-бабы напало бешеное дерево боли. Кажется, малыша немного задело. Но его забрала одна из укутанных женщин.

— Задело? То есть? Побеги, которые я видела, были пропитаны суетой. Каждое прикосновение несет мутации.

— С ним все будет хорошо. Он очень смел. Помогал мне с бешеными корнями.

У Ма вытянулось лицо, в котором было непонимание, как он позволил мальчику драться, еще и пострадать, так что Талавиру пришлось оправдываться:

— Я не увидел, куда они пошли, потому что пришлось вытаскивать дочерей Тети.

Вальки из пламени.

— Ага, — недоверчиво хмыкнула Ма.

— Не веришь? Думаешь, Старшие Братья могут только убивать?

Напряженные углы губ, гневный блеск глаз под полуприкрытыми ресницами говорили о том, что именно так она и думает.

— Слушай, я не знаю, что они и что мы сделали, но я здесь не из-за тебя. Какая-то часть Талавира хотела возразить, сказать что-нибудь потеплее, коснуться ее руки, успокоить, но он не смог. На мгновение воцарилась такая тишина, что он услышал ее дыхание. Ма сидела совсем близко, они касались плечами. Несмотря на то, что кожу Талавира во многих местах ада от огня, в месте прикосновения к руке

Ма бегали холодные сладкие сироты.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила женщина и почему-то взглянула на манкура.

— Он тоже нахватался дыма, — попытался пошутить Талавир. — Белокун не подсматривает, если ты об этом.

Уста Ма едва заметно вздрогнули. Но Талавир не успел увидеть улыбку. Женщина снова полезла в сумку.

— Неплохо было бы взять анализ. Это твоя первая буря? Определение дозы суура в организме позволяет спрогнозировать его действие. Лучше это сделать сразу, завтра может быть поздно.

Талавир ее не прислушался. Ему вспомнились слова Тети Вальки.

— Ваша ведьма сказала, что завтра меня отдадут джадалу, а потом посоветовала убегать, чтобы не кончить, как Рябов. Что должно произойти завтра?

— Ночь свечения Йылдыз, — голос Ма изменился. Тон не предвещал ничего хорошего. — В Ак-Шеих верят, что этой ночью джадал выходит из дома Серова.

Поэтому именно завтра назначен Андир-Шопай. Но я не понимаю, при чем здесь ты. Сварят бедную девочку. — Ма наконец нашла то, что искала.

— Кто такой джадал?

— Я никогда его не видела. — В руках Ма оказался старинный стеклянный шприц, она попыталась засучить Талавиру рукав.

Он перехватил ее руку.

— Но ты не отрицаешь, что он существует?

— Я не знаток местных легенд, но в Ак-Шеих говорят, что в доме

Серова живет зло с тех пор, как генерал Серов — дед жены бея — разрыв Кара-Меркита. Это было за много лет до Вспышек. Старый Серов что-то привлек оттуда домой. Говорят, с этого времени джадал поселился в Ак-Шеих. Но Рябов — его первая жертва за многие годы.

Глаза Талавира расширились. Он почувствовал, как